I
Море вспять идет в глухой тоске.
Клочья пены всюду на песке.
Кто там, кто, свою почуя власть,
шепчет, угрожая и таясь?
Слышишь? Уж не шепот — скрежет, стон...
Остролист... Я знаю, это он.
Жутко мне. Я будто вижу вновь
пару юную... Я вижу кровь,
руки в кровь изрезаны у них,
в буре затерявшихся, босых,
одиноких, только стук в груди...
Ах, оставь их, остролист, уйди!
Ах, оставь, я больше не могу,
никого там нет на берегу,
и из нас двоих никто не бос...
Что ж лицо твое мокро от слез?
Ах, осока, скрежет свой уйми!
Все, кто снова хочет стать детьми,
верят кто, кто этот лист в крови
не коснется светлой их любви,
кто опять с бедой наедине —
все они на миг сошлись во мне,
я теперь, на этом берегу,
понял я: Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ.
Медлить не могу, не вправе ждать
там, где должен выть, вопить, орать —
так, чтоб голос мой, мое нутро
разом обращали зло в добро!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Берег. Дюны. Ветра злобный свист.
Клонится, скрежещет остролист.
Море вспять идет в глухой тоске.
Клочья пены всюду на песке.
II
Да! Быть, быть! Непременно быть!
(ах, грудь одну, одну лишь грудь — к лицу прижать!)
Быть, чтоб из ножен тьмы и отупенья
(грудь, грудь одну, одно лишь лоно!)
меч мщенья выхватить, коль низость низких
(одно-единственное, ах, одно лишь лоно!)
сны детские мои, мою мечту
(одно, неведомое, ах, одно лишь лоно!)
грозит втоптать в трясину лжи и фальши.
Так быть. И в то же время знать,
что жизнь не только поединок наш,
что тот, кто нам идет на смену,— больше
меня и моего врага. Так быть
и помнить каждый миг о тех, кто миру
еще не явлен, чей невинный смех,
чей лепет неразумный нас обоих
заставит выронить оружье. Быть и помнить
о тех, кто именем еще не назван.
Но только б грудь одну — к лицу прижать!
Одно-единственное, ах, одно лишь лоно!
This poem has not been translated into any other language yet.
I would like to translate this poem